Чокин потребовал подтверждения таланта Иантайна от его мастера, получил его, а затем вернул подписанный контракт.
— Ты бы перечитал получше, Иан, — сказал Усси, когда Иантайн торжествующе взмахнул документом.
— Зачем? — Иантайн посмотрел на страницу и показал нижние строки. — Вот моя подпись, вот подпись Ломэза рядом с Чокиновой. Вот эта закорючка, должно быть, и есть. — Он протянул документ Усси.
— Хм-м, вроде все верно, хотя раньше я никогда не видел подписи Чокина. И где они нашли эту машинку? Половина букв не пропечатывается. — Усси вернул ему документ.
— Я поищу образец подписи лорда Чокина, — сказал Иантайн, — хотя зачем ему отвергать контракт, который он же и предложил?
— Он битранец, и ты знаешь, что они собой представляют. Ты уверен, что это твоя подпись?
Усси ухмыльнулся, глядя, как Иантайн подозрительно пялится на свое имя, и рассмеялся.
— Да, это точно моя. Посмотри на наклон буквы «т». Я всегда так пишу. К чему ты клонишь, Усси? — Впервые Иантайн ощутил некоторую тревогу.
— Битранцы славятся своим умением подделывать. Помнишь дела о фальшивых актах передачи земель пять лет назад? Нет, думаю, ты о них не слышал. Ты тогда был еще школьником. — Беспечно взмахнув рукой, Усси покинул озадаченного и встревоженного Иантайна.
Когда он принес контракт своему мастеру, Домэз отыскал образец подписи лорда Чокина на старом мятом и потертом документе. Домэз водрузил очки на нос и долго изучал собственную подпись на нынешнем контракте. Положил документ в неотложные.
— Мы сделаем копию для нашего рабочего журнала. Но если у тебя будут какие-то сложности в Битра-холде, тотчас дай мне знать. Куда легче уладить дела в самом начале, сам знаешь. И не позволяй, — он погрозил ему Пальцем, — втягивать им себя в азартные игры, каким бы умным ты себя ни считал. Битранцы зарабатывают себе этим на жизнь. Тебе с ними не сравниться.
Иантайн искренне поклялся, что будет избегать игр. Он никогда ими не интересовался, поскольку ему больше нравилось рисовать игроков, а не играть. Но игра не была тем самым «делом», которое интересовало мастера. На самом деле речь шла о нюансах значения слова «удовлетворительный». Это простое слово — и как же неправильно можно его истолковать… Вот он и влип.
Он написал не четыре миниатюры, а почти двадцать использовал весь привезенный с собой материал, так что даже пришлось посылать в цех, поскольку дерево для миниатюр должно быть надлежащим образом просушено, а то оно покоробится, особенно во влажном климате Битра-холда. Первые четыре он написал на холсте, после чего по длинному перечню недостатков, который предъявили ему лорд Чокин и леди Надона, понял, что на холсте ему нипочем не сделать работу «удовлетворительно».
— Раз он не высшего качества, — и леди Надона пробежала своими ноготками, длинными, почти как драконьи когти, по холсту, так яростно дергая нитки, что окончательно испортила поверхность, — то долго не проживет. Вы должны рисовать на древесине небесного дерева.
— Но она дорогая…
— Вам очень хорошо заплатят за эти миниатюры, — сказала она. — Мы ожидали по крайней мере самого высококачественного материала.
— Но небесное дерево не оговорено в контракте…
— А надо было? — надменно заявила она. — Я была уверена, что в цехе Домэз все по высшему классу!
— Мастер Домэз снабдил меня лучшим холстом. — И он отодвинул оставшиеся рамы с холстом подальше от нее. — Он сказал, что всегда дает именно такой материал. Если вы хотели миниатюры на небесном дереве, вы должны были оговорить это в контракте.
— Конечно, именно этого я и хотела, молодой человек. Даже самое лучшее недостаточно хорошо для моих детей.
— Есть небесное дерево в холде? — спросил он. По крайней мере со сверхтвердой плашки можно стереть «неудовлетворительную» работу без риска повредить поверхность.
— Конечно.
Это было его первой ошибкой. Однако тогда он еще горел желанием сделать хорошую работу, приложив все свое искусство. Битранское небесное дерево оказалось толстой доской, годной разве для изготовления мебели и недостаточно тонкой для миниатюр, которые теперь следовало делать в два раза больше обычного.
В списке претензий значились и позы детей, хотя их предложила сама леди.
— Чодон сидит совершенно неестественно, — сказала леди Надона. — Совершенно неестественно. Такой напряженный, сутулый. Почему вы не велели ему сидеть прямо? — Иантайн еле сдержался, чтобы напомнить леди Надоне, что говорил это тысячу раз при ней. — И у него так противно нахмурены брови…
Вообще-то это было его обычное выражение лица.
— Может, стоя? — спросил он, заранее страдая от того, что придется уговаривать их стоять спокойно. Он и сидеть-то их с трудом заставлял. Как и предсказывал Усси, уговоры на них не действовали, и отвлекались они так быстро, что он не успевал набросать нужную позу или хотя бы заставить изобразить улыбку.
— А почему вы, черт подери, рисуете такие маленькие картинки? Я что, через лупу смотреть должна? — сказала леди Надона, держа миниатюру на вытянутой руке. Иантайн уже довольно много знал о своей нанимательнице, чтобы удержаться от замечаний насчет ее дальнозоркости.
— Обычный размер для миниатюры.
— Это вы так говорите, — набросилась на него она. — Я хочу получить то, что смогу увидеть от противоположной стены комнаты.
Поскольку она всегда держалась «на другой стороне комнаты», когда ее чада крутились поблизости, он мог ее понять. Это были самые мерзкие подростки, каких он только видел, — толстые, поскольку по натуре были ленивы, одетые не по росту, поскольку швеи холда были неумехами, они постоянно что-то жрали, и на их физиономиях и одежде всегда были пятна и крошки. Их редко стригли, и все они ходили с грязными, длинными, неровно подстриженными космами. Даже две девочки были совершенно неженственны. Одна обрезала челку ножом — оставляя длинную косу, которую украшала бусинами и колокольчиками. У другой были толстые косы, которые она переплетала только в тех случаях, когда то, что скрепляло их, терялось.